|
После принятия христианства Русским государством в 988 году потребовалось не только множества переводных церковно-богослужебных и церковно-просветительских книг, но и составления собственных, русских сочинений, посвященных нуждам местной, русской церкви. Одним из первых стала "Речь философа", включенная в состав древнейшей русской летописи.
"Речь" является изложением всемирной истории с христианской точки зрения и исполнено в форме речи, обращенной к князю Владимиру Святославичу с целью убедить его принять христианство: якобы именно под влиянием этой речи Владимир и принял христианскую веру.
Мировая история в "Речи" изложена сжато и точно и поражает своей "педагогичностью", однако "Речь" ее осмысляла значение принятия христианства русским народом. В этом отношении исключительное значение имеет одна из частей, "Слово о Законе и Благодати" митрополита Илариона.
Тема "Слова" - тема равноправности народов, резко противостоящая средневековым теориям богоизбранничества лишь одного народа, теориям вселенской империи или вселенской церкви. Иларион указывает, что Евангелием и крещением Бог "все народы спас".
"Слово" написано в виде трехчастной композиции, и каждая часть легко вытекает из предшествующей, постепенно сужая тему, логически, по типическим законам средневекового мышления, переходя от общего к частному, от общих вопросов мироздания к частным его проявлениям, от универсального к национальному, к судьбам русского народа.
Первая часть касается основного вопроса исторических взглядов средневековья: вопроса взаимоотношения двух заветов: Ветхого - "закона" и Нового - "благодати". Символические схемы этой части традиционны, ряд образов заимствован в ней из византийской богословской литературы. В частности, неоднократно указывается на влияние "слова" Ефрема Сирина "на Преображение"
Но на подбор этих схем следует обратить внимание: он достаточно оригинален, и Иларион создает свою концепцию истории, включающую историческую миссию Русской земли. Иларион утверждает, что Новый завет имеет вселенский, универсальный характер по сравнению с национальной ограниченностью Ветхого завета ("закона"). Подзаконное состояние при Ветхом завете сопровождалось рабством, а "благодать" (Новый завет) - свободой.
Иларион приводит многочисленные доказательства того, что время замкнутости религии на одном народе, в данном случае – еврейском, прошло, что наступило время свободного приобщения к христианству всех народов без исключения; все народы имеют одинаковое право приобщения к Богу. Всемирную историю Иларион описывает как постепенное распространение христианства на все народы мира, в том числе и на русский. Излагая эту идею, Иларион прибегает к многочисленным параллелям из Библии и упорно подчеркивает, что для новой веры нужны новые люди. "Лепо бо бе благодати и истине на новыя люди въсиати, не въливають бо - по словеси Господню - вина новаго, учениа благодатьна, в мехы ветхы... но ново учение, новы мехы, новы языкы (народы)".
Иларион привлекает образы иудейства, Ветхого завета только для того, чтобы "раскрыть посредством этих образов свою основную мысль о призвании язычников: для нового вина нужны новые мехи, для нового учения нужны новые народы, к числу которых принадлежит и народ русский", говорит исследователь "Слова" Жданов.
Вторая тема более узкая: распространение христианской веры по Русской земле: "вера бо благодатьнаа по всей земли простреся и до нашего языка рускааго доиде..." "Се бо уже и мы с всеми христианами славим святую Троицу". Русь в описании Илариона равноправна со всеми странами и не нуждается ни в чьей опеке: "вся страны благый Бог нашь помилова, и нас не презре, въсхоте и спасены и в разум истинный приведе".
Русский народ имеет большой потенциал в историческом развитии: "и събысться о нас языцех (народах) реченое: открыеть господь мышцу свою святую предо всеми языкы (перед всеми народами) и узрять вси конци земля спасение еже от Бога нашего" (Исайи, LII, 10). Патриотическое воодушевление Илариона достигает высшей степени напряжения в третьей части "Слова", посвященной прославлению Владимира Святославича.
В третьей части возносится похвала князю Владимиру, а переходом от второй части к третьей служит изложение средневековой богословской идеи: каждая из стран мира имела своим просветителем одного из апостолов. На Руси же Иларион признает таким покровителем Владимира: "Похвалим же и мы, по силе нашей, малыими похвалами великаа и дивнаа сътворышааго, нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера". Русская земля и до Владимира была славна в странах, в ней и до Владимира были замечательные князья: Владимир "внук старого Игоря, сын же славного Святослава". Оба эти князя "в своа лета владычествующе, ужьством же и храборъством прослуша (прославились) странах многах и победами и крепостию поминаются ныне и словуть (славятся)". Русская земля ведома и слышима есть всеми концами земли, и Владимир - это только "славный от славныих", "благороден от благородныих", то есть достойный отпрыск своей земли. Иларион описывает военные заслуги Владимира: "единодержець быв земли своей, покорив под ся округъняа страны, овы миром, а непокоривыа мечемь" с целью показать, что принятие христианства могущественным Владимиром не было вынужденным, что оно было результатом свободного выбора Владимира. Описав общими чертами добровольное, свободное крещение Владимира, Иларион отметает всякие возможные предположения о просветительной роли греков, и приписывает крещение Руси исключительно Владимиру, то есть спорит с точкой зрения греков, приписывавших себе инициативу крещения "варварского" русского народа.
Затем Иларион переходит к описанию Владимира, подразумевая необходимость его канонизации: он уверовал в Христа, не видя его, он неустанно творил милостыню; он очистил свои прежние грехи этой милостыней; он крестил Русь - славный и сильный народ - и тем самым равен Константину, крестившему греков. Сопоставление дела Владимира для Руси с делом Константина для ромеев-греков направлено против греческих возражений на канонизацию Владимира: равное дело требует равного почитания. Сопоставление Владимира с Константином Иларион развивает особенно пространно, а затем указывает на продолжателя дела Владимира - на его сына Ярослава, перечисляет его заслуги, его строительство. Патриотический пафос этой третьей части, прославляющей Владимира, еще выше, чем второй. Он достигает апогея, когда Иларион призывает Владимира оценить сделанное: "Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего, въстани, отряси сон, неси бо умерл, нъ спиши до обыцааго всем въстаниа. Въстани, неси умерл, несть бо ти лепо умрети, веровавъшу в Христа, живота всему миру. Отряси сон, възведи очи, да видиши, какоя тя чьсти Господь тамо съподобив и на земли не беспамятна оставил сыном твоим".
В некоторых рукописях после заключительной части следует молитва: "И донеле же стоить мир, не наводи на ны (то есть на русских) напасти искушениа, ни предай нас в рукы чуждиих (то есть врагов), не прозоветься град твой (то есть Киев) град пленен, и стадо твое (то есть русские) пришельци в земли несвоей". Была ли эта заключительная молитва Илариона изначально частью "Слова", или она была составлена отдельно - еще не совсем ясно, но, во всяком случае, она едина со "Словом" по мысли.
В "Слове" Иларион прославляет Русь и ее "просветителя" Владимира. Следуя за великими болгарскими просветителями - Кириллом и Мефодием, Иларион излагает учение о равноправности всех народов, свою теорию всемирной истории как постепенного и равного приобщения всех народов к культуре христианства.
Для произведения Илариона характерен широкий универсализм: история Руси и ее крещение изображены Иларионом как логическое следствие развития мировых событий, а по мере сужения темы поднимается уровень пафоса в тексте.
Таким образом, все "Слово" Илариона от начала до конца представляет собой стройное и органическое развитие единой патриотической мысли, которая не ограничивается национальной нетерпимостью: Иларион все время подчеркивает, что русский народ только часть человечества.
Соединение богословской мысли и политической идеи создает жанровое своеобразие "Слова" Илариона - своем роде это единственное произведение.
"Слово" Илариона составлено между 1037 и 1050 годами. М. Д. Приселков сужает эти хронологические вехи до 1037-1043 годов, считая, и, по-видимому, правильно, что оптимистический характер "Слова" указывает на его составление до несчастного похода Владимира Ярославича на Константинополь в 1043 году.
"Слово", несомненно, предназначалось для произнесения во вновь отстроенном храме, пышности которого удивлялись современники - Софии. Против произнесения "Слова" в Десятинной церкви, как уже было отмечено исследователями, свидетельствует то место "Слова", где Иларион, говоря о Владимире, упоминает Десятинную церковь в качестве посторонней: "Добр послух благоверию твоему (Владимира), о блажениче, святаа церкви святыа богородица Мариа... идеже и мужьственое твое тело ныне лежит". Присутствие Ярослава и жены его Ирины на проповеди Илариона, отмеченное в "Слове", прямо указывает на Софию, как на место, где было произнесено "Слово" Илариона - София была придворной церковью, соединяясь лестницей с дворцом Ярослава.
Именно София стала центром русской книжности, собрав "письце мъногы" и "кънигы мъногы". В 1051 году здесь был поставлен на митрополичью кафедру Иларион, бывший пресвитером загородной придворной церкви Ярослава Мудрого на Берестове, но, очевидно, принимавший участие в богослужениях в Софии и раньше.
Если "Слово" было действительно произнесено в Софии, то нам станут понятны все те восторженные отзывы о строительной деятельности Ярослава и о самой Софии, которые содержатся в "Слове". Иларион говорит о Софии, что подобного ей храма "дивна и славна"... "не обрящается в всемь поунощи (севере) земнеем, ото взстока до запада".
Можно и еще более уточнить место произнесения проповеди Илариона. Известно, что в Византии царь и царица в своих придворных церквах слушали богослужение, стоя на хорах, царь на правой, а царица на левой стороне. Можно считать установленным, что на Руси этот обычай существовал до середины XII века. На хорах князья принимали причастие, здесь устраивались торжественные приемы, хранились книги и казна. Вот почему до тех пор, пока на Руси держался этот обычай, хоры в княжеских церквах отличались обширными размерами, были ярко освещены и расписаны фресками на соответствующие сюжеты. Логично, что именно здесь, на хорах, и было произнесено "Слово" Илариона в присутствии Ярослава, Ирины и работавших здесь книжников.
Росписи Софии и, в частности, ее хоров можно соотнести со "Словом":К X и XI векам росписи храмов выработались в сложную систему изображения мира, всемирной истории "невидимой церкви". Весь храм представлялся как бы некоторым микрокосмосом, совмещавшим в себе все основные черты символического христианско-богословского строения мира. Это в особенности следует сказать и о храме Софии Киевской. Фрески и мозаики Софии воплощали в себе весь божественный план мира, всю мировую историю человеческого рода. В середине века эта история обычно давалась как история Ветхого и Нового заветов. Противопоставление Ветхого и Нового заветов - основная тема росписей Софии и, следовательно исходная тема "Слова" Илариона. Фрески и мозаики Киевской Софии могли наглядно иллюстрировать проповедь Илариона. Росписи хоров представляют собой в этом отношении особенное удобство. Именно здесь, на хорах, были те сцены Ветхого завета, персонажи которых подавали наибольший повод для размышлений Илариону: "встреча Авраамом трех странников" и "гостеприимство Авраама". Своими словами "яко человек иде на брак Кана Галилеи, и яко бог воду в вино преложи" Иларион мог прямо указать два противостоящих друг другу изображения, символически поясняющих чудо на браке,- претворение воды в вино и рядом вечерю Христа с учениками. Благодаря этому вся проповедь Илариона становится еще более доказательной со средневековой точки зрения.
В течение многих веков русские, говоря о Иерусалимской церкви как о патриархии, имели в виду храм Воскресения в Иерусалиме. Так, например, митрополит Феодосии писал в своем послании 1464 года: "Сион всем церквам глава, мати суще всему православию", а на Руси константинопольская патриархия отождествлялась с константинопольским храмом Софии. Именно поэтому в захвате Константинополя турками и в последующем обращении храма Софии в мечеть русские увидели падение греческой церкви, падение константинопольской патриархии и перестали признавать константинопольского патриарха, а признали Иерусалимскую церковь (то есть храм Воскресения) главой всех православных церквей.
Вот почему и в летописи сказано о Ярославе: "заложи же и цркъвь святыя София, митрополию".
Таким образом, строя храм Софии в Киеве, Ярослав "строил" русскую митрополию, русскую самостоятельную церковь. Называя вновь строящийся храм тем же именем, что и главный храм греческой церкви, Ярослав претендовал на равенство русской церкви греческой, на ее право на самостоятельное существование. Очевидно, какое важное политическое значение имело построение Киевской Софии - русской "митрополии", а вслед за ней и Софии Новгородской.
Первая русская летопись и "Слово" Илариона явились ярким выражением того народно-патриотического подъема, который охватил Киевское государство в связи с общими культурными успехами Руси: "при Владимире и при сыне его Ярославе русское христианство было проникнуто светлым и возвышенным оптимизмом мировой религии", писал Н.К.Никольский.
Эта культура впоследствии вошла как определяющая и важнейшая часть во всю культуру Древней Руси: летописание Ярослава легло в основу всего последующего русского летописания, определив его содержание и стиль; "Слово" Илариона получило широкую популярность и отразилось не только во многих произведениях древнерусской письменности, но и в письменности славянской: в похвале Владимиру в Прологе (XII-XIII вв.), в Ипатьевской летописи (похвала Владимиру Васильковичу и Мстиславу Васильковичу), в житии Леонтия Ростовского (XIV-XV вв.), в произведениях Епифания Премудрого (в житии Стефана Пермского), в Похвальном слове тверскому князю Борису Александровичу инока Фомы и др. "Слово" Илариона созвучно даже народному творчеству. Та часть "Слова", где Иларион обращался к Владимиру с призывом встать из гроба и взглянуть на оставленный им народ, на своих наследников, на процветание своего дела, еще не раз повторялась в схеме народных плачей о царях (о Грозном, о Петре), а за пределами Руси "Слово" Илариона отразилось в произведениях хиландарского сербского монаха Доментиана (XIII в.) - в двух его житиях: Симеона и Саввы. Молитва Илариона, заканчивавшая собою "Слово", повторялась во все наиболее критические моменты древнерусской жизни.
София в Киеве, церковь Спаса в Чернигове, София в Новгороде остались самыми крупными и роскошными церковными постройками в этих городах на всем протяжении русской истории до самого XIX века, олицетворяя равноправие Руси на мировой христианской арене и светлые надежды на будущее.
Вся культура эпохи Ярослава, все стороны культурной деятельности первых лет XI века проходят под знаком тесного взаимопроникновения архитектуры, живописи, политики, книжности в недрах единого монументального стиля.
|
