Помимо двух житий, судьбу сыновей киевского князя
Владимира Святославича - Бориса и Глеба описывает также небольшая статья
в "Повести временных лет".
В статье 1015 г. "Повести временных лет" рассказывается о том,
как киевский князь Владимир посылает во главе своей дружины своего сына
Бориса по причине собственной болезни, в отсутствие Бориса же старый
князь умирает. Приводится традиционная некрологическая похвала умершему
князю, а затем повествуется о судьбе его сыновей (в Лаврентьевской
летописи оно выделено особым заголовком: "О убьеньи Борисове"):
"Святополк же седе Кыеве по отци своемь, и съзва кыяны, и нача даяти им
именье. Они же приимаху, и не бе [не было] сердце их с ним, яко братья
их беша с Борисомь. Борису же възъвратившюся с вой, не обретшю печенег,
весть приде к нему: "Отець ти умерл". И плакася по отци велми, любим бо
бе отцемь своимь паче [больше] всех, и ста на Л ьте [на реке Альте, под
Киевом] пришед. Реша же ему дружина отня: "Се, [вот] дружина у тобе
отьня и вой. Пойди, сяди Кыеве на столе отни". Он же рече: "Не буди мне
възняти рукы на брата своего старейшаго: аще [если] и отець ми умре, то
сь ми буди в отца место". И се слышавше, вой разидошася от него. Борис
же стояше с отрокы [младшей дружиной] своими".
Святополк, решив убить Бориса, пытается убедить его в своем
расположении: "С тобою хочю любовь имети, и к отню придамь ти [добавлю к
тому уделу, к тому имуществу, которым ты владел при жизни отца]". Сам
же Святополк "приде ночью Вышегороду [городок под Киевом], отай [тайно]
призва Путшю и вышегородьскые болярьце, и рече им: "Прияете ли ми всем
сердцемь?" Рече же Путьша с вышегородьци: "Можем главы своя сложити за
тя". Он же рече им: "Не поведуче никомуже, шедше, убийте брата моего
Бориса". Они же вскоре обещашася ему се створити".
Диалог Бориса с дружиной или Святополка с вышегородскими боярами
- литературный прием, домысел летописца, но в сопоставлении с
приведенным отрывком нарочитая условность "Чтения о Борисе и Глебе"
бросается в глаза и позволяет наглядно представить специфику
агиографического изложения.
"Чтение" начинается с введения, в котором излагается вся история
человечества: сотворение Адама и Евы, их грехопадение, обличается
"идолопоклонство" людей, вспоминается, как учил и был распят Христос,
как стали проповедовать новое учение апостолы и восторжествовала новая
вера. Лишь Русь оставалась "в первой [прежней] прелести идольской
[оставалась языческой]". Затем описывается крещение Руси как всеобщее
торжество и радость: радуются люди, спешащие принять христианство, и ни
один из них не противится и даже не "глаголет" "вопреки" воле князя,
радуется и сам Владимир, видя "теплую веру" новообращенных христиан.
Такова предыстория злодейского убийства Бориса и Глеба Святополком.
Согласно летописному мировоззрению, все события являются лишь
частными случаями борьбы добра и зла, и, соотвестсвенно, каждлму
событитю можно отыскать аналог в библии: так, например, Святополк
действует по наущению дьявола, а Владимира сравнивают с Евстафием
Плакидой, так как Владимиру, как "древле Плакиде", бог "спону (в данном
случае - болезнь) некаку наведе", после чего князь решил креститься.
Владимир сопоставляется и с Константином Великим, которого христианская
историография почитала как императора, провозгласившего христианство
государственной религией Византии. Бориса Нестор сравнивает с библейским
Иосифом, пострадавшим из-за зависти братьев, и так далее.
Характеры персонажей также традиционны. В летописи ничего не
говорится о детстве, юности и браке Бориса;. Нестор же, согласно
требованиям агиографического канона, повествует, как еще отроком Борис
постоянно читал "жития и мучения святых" и мечтал сподобиться такой же
мученической кончины, а брака он стремился избежать и женился лишь по
настоянию отца: "не похоти ради телесныя", а "закона ради цесарьскаго и
послушания отца".
Далее сюжеты жития и летописи совпадают, но многие детали
разнятся: в летописи рассказывается, что Владимир посылает Бориса со
своими воинами против печенегов, в "Чтении" говорится отвлеченно о неких
"ратных" (то есть врагах, противнике), в летописи Борис возвращается в
Киев, так как не "обрел" (не встретил) вражеское войско, в "Чтении"
враги обращаются в бегство, так как не решаются "стати против
блаженного".
В летописи проглядывают живые человеческие отношения: Святополк
привлекает киевлян на свою сторону тем, что раздает им дары ("именье"),
их берут неохотно, так как в войске Бориса находятся те же киевляне
("братья их") и - как это совершенно естественно в реальных условиях
того времени - киевляне не хотят братоубийственной войны: Святополк
может поднять киевлян против их родичей, ушедших в поход с Борисом,
характер посулов Святополка ("к огню придам ти") или переговоры его с
"вышегородскими боярами", но в "Чтении" они совершенно отсутствуют - в
этом проявляется диктуемая каноном литературного этикета тенденция к
абстрагированности. Агиограф стремится избежать конкретности, живого
диалога, имен (вспомним - в летописи упоминаются река Альта, Вышгород,
Путша, - видимо, старейшина вышгородцев и т. д.) и даже живых интонаций в
диалогах и монологах.
Вполне возможно, что анонимное "Сказание о Борисе и Глебе"
написано позже "Чтения", чтобы преодолеть схематичность и условность
традиционного жития, наполнить его живыми подробностями, черпая их, в
частности, из первоначальной житийной версии, которая дошла до нас в
составе летописи.
Анализируя "Сказание", известный исследователь древнерусской
литературы И. П. Еремин обратил внимание на такой штрих: Глеб перед
лицом убийц, "телом утерпая" (дрожа, слабея), просит о пощаде. Просит,
как просят дети: "Не дейте мене... Не дейте мене!" (здесь "деяти" -
трогать). Он не понимает, за что и почему должен умереть... Беззащитная
юность Глеба в своем роде очень изящна и трогательна. Это один из самых
"акварельных" образов древнерусской литературы". В "Чтении" тот же Глеб
никак не выражает своих эмоций - он размышляет (надеется на то, что его
отведут к брату и тот, увидев невиновность Глеба, "не погубит" его), он
молится, при этом довольно бесстрастно. Даже когда убийца "ят [взял]
святаго Глеба за честную главу", тот "молчаше, акы агня незлобиво, весь
бо ум имяще к богу и возрев на небо моляшеся". Однако это отнюдь не
свидетельство неспособности Нестора передавать живые чувства: в той же
сцене он описывает, например, переживания воинов и слуг Глеба. Когда
князь приказывает оставить его в ладье посреди реки, то воины "жаляще си
по святомь и часто озирающе, хотяще видети, что хощеть быти святому", а
отроки в его корабле при виде убийц "положьше весла, седяху сетующеся и
плачющеся по святем" - бесстрастие, с которым Глеб готовится принять
смерть, всего лишь дань литературному этикету.
После "Чтения о Борисе и Глебе" Нестор пишет "Житие Феодосия
Печерского" - инока, а затем игумена прославленного Киево-Печерского
монастыря. Здесь гораздо больше реалистичных деталей, реплики и диалоги
выглядят более естественно.
Скорее всего, причина этих различий в том, что, во-первых, это
жития разных типов. Житие Бориса и Глеба - житие-мартирий, то есть
рассказ о мученической смерти святого; эта основная тема определяла и
художественную структуру такого жития, резкость противопоставления добра
и зла, мученика и его мучителей диктовала особую напряженность и
"плакатную" прямоту кульминационной сцены убийства: она должна быть
томительно долгой и до предела нравоучительной. Поэтому в
житиях-мартириях, как правило, подробно описываются истязания мученика,
aero смерть происходит как бы в несколько этапов, чтобы читатель
подольше сопереживал герою. В то же время герой обращается с
пространными молитвами к богу, в которых раскрываются его стойкость и
покорность и обличается вся тяжесть преступления его убийц.
