Авторы
Период
  • Новое на сайте

  •  
     
    Интересное на сайте

    » » » Летописи. "Повесть временных лет"

    Летописи. "Повесть временных лет"

    Каждый народ помнит и знает свою историю. В преданиях, легендах, песнях сохранялись и передавались из поколения в поколение сведения и воспоминания о прошлом. Летопись - систематическая, из года в год ведущаяся хроника - выросла в значительной мере на основе устного исторического эпоса.

    Литературный жанр летописи сформировался к середине XI века, но древнейшие из доступных нам списков летописей, такие, как Синодальный список Новгородской первой летописи, датируются гораздо более поздним периодом – XIII и XIV веками.

    1377 годом датируется Лаврентьевский список, первой четвертью XV века - Ипатьевский список Ипатьевской летописи, а остальные летописи - еще более поздним временем. Исходя из этого, древнейший период развития летописания приходится изучать, опираясь на малочисленные списки, составленные на 2-3 века позже написания самих летописей.

    Другая проблема в изучении летописей состоит в том, что каждая из них представляет собой свод летописей, то есть пересказывает и предыдущие записи, обычно в сокращении, так, что в каждой летописи рассказывается об истории мира "с самого начала", как, например, "Повесть временных лет" начинается с "откуда есть пошла Русская земля". Причем такое сокращение обычно подразумевает переосмысление и редакцию, компоновку из различных источников. Проблема такая в решении довольно сложна: относительную истину приходится искать путем сопоставления фрагментов, повествующих об одних и тех же событиях, выясняя источники изучаемого свода, различные временные и пространственные его характеристики.

    Авторство "Повести временных лет", созданной в начале XII века, до сих пор вызывает некоторые сомнения: его точно звали Нестор, но вопрос об отождествлении Нестора-летописца и Нестора-агиографа, автора "Жития Бориса и Глеба" и "Жития Феодосия Печерского" до сих пор является спорным.

    "Повесть.." является выдающимся памятником древнерусского летописания. Она является"не просто собранием фактов русской истории и не просто историко-публицистическим сочинением, связанным с насущными, но преходящими задачами русской действительности, а цельной, литературно изложенной историей Руси. Можно смело утверждать, - продолжает ученый, - что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения", цитируя Д. С. Лихачева.

    До нас дошла лишь вторая редакция "Повести" в составе Лаврентьевской и Радзивиловской летописей, но, по всей видимости, она не претерпела сильных изменений.

    Как и большинство летописей, "Повесть временных лет" является сводом, включающим в себя переработку и пересказ многих предшествующих летописей, литературных, публицистических, фольклорных источников.

    "Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть" – так летопись начинается: по первым словам (самонаименованию) она и зовется в летописной традиции.

    Как уже было сказано, "Повесть", как и большинство летописей, начинает изложение с сотворения мира, и генеалогию правящих династий возводит к библейским или мифическим героям. Нестор начинает свою летопись с разделения детьми Ноя земель, то есть со времен всемирного потопа: он подробно, как в византийских хрониках, перечисляет земли. Несмотря на то, что в тех хрониках Русь не упоминалась, Нестор, разумеется, вводит ее после упоминания Илюрика (Иллирии - восточного побережья Адриатического моря или народа, там обитавшего) он добавляет слово "славяне". Затем, в описании земель, доставшихся Иафету, в летописи упоминаются Днепр, Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга – русские реки. В "части" Иафета, сказано в "Повести", и живут "русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь..." - далее следует перечень племен, населявших Восточно-Европейскую равнину.

    Затем описывается собственно история славян, как они расселялись по земле: те, кто сели по реке Мораве, назвались марава, кто осел на берегах реки Полоть, - "прозвашася полочане", а словени, поселившиеся на берегах озера Ильмень, "прозвашася своим именем". Летописец повествует об основании Новгорода и Киева об обычаях полян, которые, в отличие от древлян, вятичей и северян, были "мужи мудри и смыслени" и хранили обычай отцов своих "кроток и тих". Эта "преисторическая" вступительная часть завершается сюжетным эпизодом: хазары требовали от полян (племени, жившего в Киеве и окрест его) дани, те же выплатили им дань мечами, и хазарские старцы сказали своему повелителю: "Не добра дань, княже! ...Си имуть имати [будут собирать] дань на нас и на инех странах". "Се же сбысться [сбылось] все", - с гордостью заключает летописец.

    Таким образом, Нестор утверждает место Руси в мировой истории, а так же далее обосновывает права киевских князей на владение всей Русской землей. Еще в Начальном своде имелась легенда о призвании варягов на царствие, а Нестор ее окончательно сформировал. Согласно этой легенде, среди славянских племен начались распри, "вста род на род", и было решено пригласить из-за моря чужих князей, чтобы те пришли установить порядок, "княжить и володеть" ими. На Русь, рассказывается в летописи, пришли три брата - Рюрик, Синеус и Трувор. Двое из них умерли, а Рюрик стал княжить в Новгороде. После смерти Рюрика князем стал его родственник Олег, так как сын Рюрика - Игорь был еще "детеск велми". Олег вместе с младенцем Игорем отправился из Новгорода на юг, хитростью (и в то же время законно, ибо он действовал "от имени" сына Рюрика) захватил Киев и стал там княжить. После смерти Олега киевским князем стал Игорь, тот Игорь, потомки которого и ныне (в годы создания "Повести временных лет") княжат в Киеве и в других уделах Русской земли.

    Исследователи без особого труда доказали, что история с варягами является фикцией, легендой. Достаточно упомянуть, что древнейшие русские памятники возводят династию киевских князей к Игорю, а не к Рюрику и то, что "регентство" Олега продолжалось при "малолетнем" Игоре ни много ни мало 33 года, и то, что в Начальном своде Олег именуется не князем, а воеводой…

    Тем не менее эта легенда явилась одним из краеугольных камней древнейшей русской историографии. Она отвечала прежде всего средневековой историографической традиции, где правящий род часто возводился к иноземцу: этим устранялась возможность соперничества местных родов. "В происхождение французских королей от троян верили даже в XVI в. Многие из своих династий немцы выводили из Рима, швейцарцы - от скандинавов, итальянцы - от германцев", - иллюстрирует эту мысль Д. С. Лихачев.

    Во-вторых, утверждение, что династия Рюриковичей уходит своими корнями в глубокую древность, должно было, по мнению летописца, поднять престиж кровного родства князей Рюриковичей, укрепить их сознание братских уз, предотвратить междоусобицу.

    Во вступительной части "Повести" практически имеется точных дат. Первая дата в летописи - 6360 (852) г. С этого времени, утверждает летописец, "нача ся прозывати Руска земля". Основанием для этого ему послужил рассказ византийской "Хроники Георгия Амартола" о походе Руси на Константинополь, который уже сам летописец отождествил с походом киевских князей Аскольда и Дира (убитых впоследствии Олегом). Позже, упомянув византийского императора Михаила III (842-867), Нестор переходит к событиям русской истории: "А от первого лета Михайлова до первого лета Олгова, рускаго князя, лет 29...", плавно переходя от летоисчисления, характерного для Византии, к исчислению Руси.

    Повествование отличает широта исторических связей: так, в рассказе о "выборе вер" Владимиром, приводится речь греческого миссионера, в которой, опять же, кратко пересказывается библейская история от сотворения мира до распятия Христа, комментируются решения семи вселенских церковных соборов, решавших спорные вопросы вероучения, обличаются католики, открыто противопоставившие себя греческой церкви после 1054 г, то есть, летопись снова выходит за рамки русской истории.

    Особенность летописей еще и в том, что, излагая события, авторы пытаются осмыслить и объяснить их – разумеется, с позиций средневековых воззрений. Поражение русских князей в войне 1068 г. с половцами Нестор объясняет как проявление "божьего гнева", вызванного тем, что на Руси еще много христиан, являющихся ими лишь формально, забавляющихся "трубами и скоморохы, гусльми и русальи [праздниками поминовения умерших]", "а церкви стоять, егда же бывает год молитвы [час богослужения], мало их обретается в церкви".

    В поражении русских князей в битве с половцами у Треполя в 1052 году тоже видится кара божья, а после приводит печальную картину поражения: половцы уводят захваченных русских пленников, и те, голодные, страдающие от жажды, раздетые и босые, "ногы имуще сбодены терньем [раненные о колючие травы], со слезами отвещаваху друг к другу, глаголюще: "Аз бех сего города", и други: "Яз сея вси [деревни, селения]"; такс съупрашаются [расспрашивают] со слезами, род свой поведающе и въздышюче, очи возводяще на небо к вышнему, сведущему тайная".

    Постоянная для средневековой литературы тема наказания за грехи имеет под собой вполне прагматическое обоснование: требовалось объяснить, почему новый сильный и справедливый бог, тем не менее, допускает поражение христиан язычниками.

    В описании набега половцев 1096 года летописцу опять же не остается ничего другого, как обещать страдающим христианам за муки царство небесное. Тем не менее, здесь же приводится выписка из апокрифического слова Мефодия Патарского, в которой рассказывается о происхождении разных народов, в частности, о легендарных "нечистых народах", которые были загнаны Александром Македонским на север, заточены в горах, но которые "изидут" оттуда "к кончине века" - в канун гибели мира.

    Помимо внешних врагов, Русь подвергалась и многочисленным междоусобицам. Нестор, как и все летописцы, страстно выступающий против братоубийственных войн, приводит безымянную (поэтому, возможно, принадлежащую перу самого Нестора) речь князей на снеме (съезде) в Любече: "Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору деюще? А половци нашю землю несуть розно, и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отселе имемся в едино сердце и блюдем Рускые земли".

    Однако Любечский снем не положил конец "которам"; напротив, сразу же после его окончания был оклеветан и ослеплен князь Василько Теребовльский. Летописец подробно описывает это преступление, чтобы убедить князей в необходимости мирного сосуществования, напоминая, что только крепкий союз князей может остановить разорительные набеги половцев.

    "Повесть временных лет", как историографический памятник, преследует патриотические задачи: вводит русский народ в историческую канву, прославляет прошлое своей страны, осуждают распри и войны

    Но "Повесть временных лет" не только памятник историографии, она и выдающийся памятник литературы. В летописном тексте различается как бы два типа повествования, существеннейшим образом отличающихся друг от друга. Первое – это так называемые "погодные" записи: от таких, как статья 1020 г., которую составляет одно сообщение: "Родися у Ярослава сын, и нарече имя ему Володимер", до многостраничных, но, в любом случае, информирующих записей. Другой тип – сюжетные повествования.

    Например, в статье 968 г. рассказывается об осаде Киева печенегами. Князь Святослав находится далеко от своей столицы: он воюет в Болгарии. В осажденном Киеве осталась его мать, престарелая княгиня Ольга, и его сыновья. Люди "изнемогаху... гладом и водою [от нехватки воды]". На противоположном берегу Днепра находится с дружиной русский воевода Претич. Летопись рассказывает, как было передано воеводе послание княгини Ольги из осажденного города. Приведем этот летописный фрагмент в переводе Д. С. Лихачева: "И стали тужить люди в городе и сказали: "Нет ли кого, кто бы смог пробраться на ту сторону и сказать им: если не подступите утром к городу, - сдадимся печенегам". И сказал один отрок: "Я пройду", и ответили ему: "Иди". Он же вышел из города, держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их: "Не видел ли кто-нибудь коня?" Ибо знал он по-печенежски, и его принимали за своего. И когда приблизился он к реке, то, скинув одежду, бросился в Днепр и поплыл. Увидев это, печенеги кинулись за ним, стреляли в него, но не смогли ему ничего сделать. На том берегу заметили его, подъехали к нему в ладье, взяли его в ладью и привезли к дружине. И сказал им отрок: "Если не подойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам".

    Таким образом, с помощью художественных описаний и организации сюжета, летописец вводит жанр сюжетного рассказа, а не просто записи информации.

    Рассматривая понятие стиля в древнерусской литературе, следует особо оговорить, что имеется в виду не только собственно языковые средства, но также и языковая картина мира, подход к его изображению. Так, например, стиль рассказов, восходящих к устным историческим преданиям и легендам - таковы рассказы о первых русских князьях: Олеге, Игоре, княгине Ольге, о Святославе, о времени Владимира – отличается от прочего повествования: это так называемый эпический стиль, для которого характерно, что герой - это человек богатырского подвига, отличающийся каким-либо необыкновенным качеством - хитростью, умом, храбростью, силой; такой "герой тесно связан с одним или несколькими подвигами, характеристика его едина, неизменна, прикреплена к герою". Киевский отрок, о котором речь шла выше, хитростью пробрался через лагерь печенегов. Хитростью отличается в народных преданиях и княгиня Ольга: успех всех ее "местей" древлянам за убийство мужа определен коварной мудростью княгини, хитроумно обманывающей простодушных и чванливых древлян – то есть в эпической прозе имеется острый, занимательный сюжет, а зачастую формирующей силой сюжетной коллизии является хитрость героя.

    В статье 945 г. рассказывается, что после убийства Игоря древляне посылают к его вдове Ольге послов с предложением выйти замуж за их князя Мала. Древлянские послы, приплыв на ладьях к Киеву, пристают под Боричевом. Тут следует уточнение: "бе бо тогда вода текущи въздоле [у подножья] горы Киевския и на подольи не седяху людье, но на горе", далее объясняется, где именно располагался тогда Киев, где стоял терем княгини - автор стремился добиться зрительного восприятия: теперь, когда границы Киева стали иными, слушателям необходимо пояснить, каким был город тогда, в далекие времена княжения Игоря и Ольги.

    "И поведаша Ользе, яко древляне придоша..." - следует диалог Ольги с послами. Для диалогов древнерусской прозы характерна информативность без психологической окраски, то есть, не как говорится, а что говорится.

    Ольга предлагает древлянским послам отправиться на ночь в свои ладьи, а наутро потребовать у киевлян: "не едем на ко-нех, ни пеши идем, но понесете ны в лодьи". В эпических произведениях автор не интригует читателя, и в неведении остается лишь отрицательный персонаж, читателю же сообщают о хитрости героя: Ольга "повеле ископати яму велику и глубоку на дворе теремьстемь"

    Древлянские послы, не подозревая обмана, требуют нести себя в лодье, как советовала им княгиня: они сидят в ней "гордящеся", и упоенных мнимыми почестями древлян неожиданно для них сбрасывают в яму, а Ольга, подойдя к краю ее, со зловещей иронией спрашивает: "Добра ли вы честь?" и приказывает закопать их живыми.

    Похожим образом осуществляется и последняя, четвертая месть Ольги: осадив столицу древлян Искоростень, Ольга вдруг объявляет о своей милости: "А уже не хощю мъщати, но хощю дань имать помалу, и смирившися с вами пойду опять [назад]". Дань, которую требует Ольга, действительно, ничтожна: по три голубя и по три воробья со двора. Но когда древляне приносят требуемых птиц, воины Ольги, по приказу княгини, привязывают к каждой из них "церь [трут], обертывающе въ платкы мали, ниткою поверзывающе [привязывая] к коемуждо их". Вечером птиц отпускают на волю, и они несут на лапках зажженный трут в город: "голуби же и врабьеве полетеша в гнезда своя, голуби в голубники [голубятни], врабьеве же под стрехи; и тако възгарахуся голубьници, ово клети, ово веже, ово ли одрины [сараи, сеновалы], и не бе двора, идеже не горяше".

    На этих примерах видно, как занимательность эпического сюжета построена на том, что читатель вместе с положительным героем обманывает (зачастую по-средневековому жестоко и коварно) врага, до последнего момента не подозревающего о своей гибельной участи.

    Для достижения большей достоверности и большего впечатления от рассказа, в повествование вводятся описания мелких деталей: каким способом трут прикреплялся к ногам птиц, перечисляются различные постройки, которые "возгорешася" от вернувшихся в гнезда и под стрехи (опять конкретная деталь) воробьев и голубей.

    Эпическим является и предание о осаде печенегами Белгорода, читающемся в "Повести временных лет" под 997 г. Собравшись на вече, горожане решили сдаться на милость врагам: "Въдадимся печенегом, да кого живять, кого ли умертвять; уже бо помираем от глада". Но один из старцев не присутствовал на вече и, узнав о решении народа, предложил свою помощь. По приказу старика было выкопано два колодца, горожане собрали по горстям немного овса, пшеницы и отрубей, раздобыли меда из княжеской медуши (кладовой), и из этих припасов приготовили "цеж", из которого варят кисель, и сыту - напиток из разбавленного водой меда. Все это влили в кадки, установленные в колодцах. Затем в город были приглашены печенежские послы. И горожане сказали им: "Почто губите себе? Коли [когда же] можете престояти нас? Аще стоите за 10 лет, что можете створити нам? Имеем бо кормлю от земле. Аще не веруете, да узрите своима очима". И далее - снова с подробностями - рассказывается, как печенегов привели к колодцам, как черпали из них цеж и сыту, варили кисель и угощали послов. Печенеги поверили в чудо и сняли осаду с города.

    К рассказам фольклорного, эпического происхождения относятся также предание о смерти Олега, послужившее основой сюжета для пушкинской "Песни о вещем Олеге", рассказ о юноше-кожемяке, победившем печенежского богатыря, и некоторые другие.

    Среди других записей встречаются сюжетные рассказы, написанные на основе исторических, а не легендарных событий: сообщение о восстании в Ростовской земле, возглавлявшемся волхвами, рассказ о том, как некий новгородец гадал у кудесника (оба - в статье 1071 г.), описание перенесения мощей Феодосия Печерского в статье 1091 г., рассказ об ослеплении Василька Теребовльского в статье 1097 г.

    От погодных записей такие рассказы отличаются организацией сюжета, подборкой значимых деталей, наличия отношения автора к событиям. Так, рассказывая об ослеплении Василька Теребовльского - событии, приведшем к длительной междоусобной войне, в которую были втянуты многие русские князья, летописец всеми средствами стремится обличить преступников: киевского князя Святополка Изяславича и волынского князя Давида Игоревича.

    В 1097 г. князья собрались в г. Любече на снем (съезд), где порешили жить в единомыслии ("имемся в едино сердце") и строго соблюдать принцип: "кождо да держит отчину свою". Но когда князья стали разъезжаться по своим уделам, свершилось неслыханное доселе (как утверждает летописец) "зло". Бояре оклеветали перед Давыдом Игоревичем (князем Владимира-Волынского) Василька Ростиславича, князя Теребовльского. Они убедили своего сюзерена, что Васильке сговорился с Владимиром Мономахом напасть на него, Давыда, и на киевского князя Святополка. Князья уговаривают Василька по пути в родной свой удел задержаться и погостить у них в Киеве. Василько сначала отказывается, но потом уступает их просьбам.

    Летописец нарочито подробно (при обычном лаконизме летописного повествования!), описывает, как развивались дальнейшие события. Вот три князя сидят у Святополка в избе и беседуют. При этом Давыд, сам же убеждавший пленить Василька, не может сдержать волнения: он "седяше акы нем". Когда же Святополк выходит, якобы для того, чтобы распорядиться о завтраке, и Давыд остается с Васильком, то беседа вновь не клеится: "И нача Василко глаголати к Давыдови, и не бе в Давыде гласа, ни послушанья [как бы не мог ни говорить, ни слушать]: бе бо ужаслъся [пришел в ужас] и лесть имея в сердци". Давыд не выдерживает и спрашивает слуг: "Кде есть брат?". Они отвечают: "Стоить на сенех". И, встав, Давыд рече: "Аз иду по нь, а ты, брате, поседи". И, встав, иде вон". Едва вышел Давыд, избу заперли, а Василька заковали. Наутро, посовещавшись с киевлянами, Святополк приказывает увезти Василька в городок Белгород под Киевом и там, по совету Давыда, ослепить его. Сцена ослепления описывается со многими подробностями.

    Стоит заметить, что эпизод с беседой князей является отступлением от канона, от этикетного изображения событий: передано душевное состояние заговорщиков, а не только их действия. Таким образом, умение вносить в описание определенный психологизм было присуще древнерусским книжникам, и они им пользовались, как только к этому находился достаточный повод.

    В "Повести временных лет", как ни в какой другой летописи, часты сюжетные рассказы (мы не говорим о вставных повестях в летописях XV-XVI вв.). Если брать летописание XI-XVI вв. в целом, то для летописи как жанра характернее определенный литературный принцип, выработанный уже в XI-XIII вв. и получивший у исследовавшего его Д. С. Лихачева название "стиля монументального историзма" – стиля, характерного для всего искусства этого периода, а не только для литературы.

    С "Повести" начинались почти все летописные своды последующих веков, хотя, разумеется, в сокращенных сводах XV-XVI вв. или в местных летописцах древнейшая история Руси представала в виде кратких выборок о главнейших событиях.

    В XI - начале XII в. создаются первые русские жития: два жития Бориса и Глеба, "Житие Феодосия Печерского", "Житие Антония Печерского" (до нового времени не сохранившееся). Их написание было не только литературным фактом, но и важным звеном в идеологической политике Русского государства: русские князья настойчиво добивались у константинопольского патриарха прав на канонизацию своих, русских святых, что существенно повысило бы авторитет русской церкви, а создание жития являлось непременным условием канонизации святого.

    Жития, написанные Нестором - "Чтение о житии и о погублении" Бориса и Глеба и "Житие Феодосия Печерского" представляют два агиографических типа - жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме и творимых им чудесах. Нестор, разумеется, учитывал требования византийского агиографического канона и знал переводные византийские жития. Но при этом он проявил такую художественную самостоятельность, такой незаурядный талант, что уже создание этих двух шедевров делает его одним из выдающихся древнерусских писателей независимо от того, является ли он также составителем "Повести временных лет" .

    9-01-2013 Поставь оценку:

     

     
    Яндекс.Метрика