Произведения Фазиля Искандера отличают автобиографизм и четкая
географическая локализация. Цель автора - не самовыражение, но
воссоздание единого образа мира через его преломление в персональном
сознании.
Данный тип художественного видения стал одним из самых
своеобразных открытий литературы XX века. Он связан с принципиальным
отказом от авторского "всеведенья", воспринимаемого в наше время как
искусственная, условная манера.
"...Выходя к читателю со своими размышлениями, я как бы
говорю ему: я не скрываю ничего от вас. Вот как я думаю об этом, а вы
можете думать иначе", - так сам Искандер определяет особенности своей
прозы. Подчеркнутая географическая локализация его художественного мира
связана с искандеровским автобиографизмом, лишь внешне ограничивающим
изображаемое пределами личного опыта писателя, а в действительности
увеличивающим его масштабы за счет предполагаемой множественности иных
жизненных опытов и сознаний.
Родина Фазиля Искандера - Абхазия - место, где "все
начала и концы сходятся", нравственно-философская модель мира,
воплощающая авторское представление о предназначении человека и
соотносимая с настоящей действительностью.
Основное направление художественного поиска автора близко
творческим методам и находкам У. Фолкнера и Г. Гарсиа Маркеса. В
творчестве этих писателей кардинально изменился ракурс художественного
зрения, когда бесконечно дорогое захолустье становится средоточием
правды о "большом мире" и критерием его оценки.
Принципиальная особенность произведений Искандера -
выражение его мироощущения, определяющего осознание мира в контексте
бытия. Автор стремится восстановить утраченную современным человеком
целостность на новой основе путем установления связи между моральным
сознанием личности и законами природной и народной жизни.
В частности, Искандер пишет: "Народ - это говорящая
природа. Как природа - он вечен. Как человек - он может говорить".
Художественным воплощением фундаментального свойства его мироощущения
является целостность бытия, колоритная предметность и образность стиля,
особенности построения сюжета, позволяющие свободно уклоняться от фабулы
ради развития многочисленных "микросюжетов", детальных описаний или
размышлений.
Главной особенностью прозы Искандера является принцип
принятия бытия как непреложного единства и совершенной целостности, где
нет ничего малозначительного или незаконного, что следовало бы исключить
для гармонизации жизни. Она вмещает в себя самые трагические стороны
действительности - смерть, убийство, сумасшествие, крушение судеб и
целых жизненных укладов. Однако при этом она остается удивительно
светлой и жизнеутверждающей. Это "космос" (т. е. "организованность",
"устроенность", "украшенность"), где реальный ландшафт Абхазии
естественно преобразуется в универсальное пространство, вмещающее и
освещенные солнцем вершины, и сумрачные ущелья человеческой души и
истории. Пространственные образы-константы в художественном мире
Искандера обладают устойчивым оценочным смыслом. Потому созданный
писателем мир вечен.
Искандер убежден, что "только в реальном соотношении с
вечностью нам раскрывается подлинность человека... Писатель может
сознательно отодвинуть вечность, чтобы показать ужас копошения человека,
оторванного от вечности, но он ее не может заменить чем-то другим...". В
видении автора народ и природа неразрывно связаны, потому что оба -
вечны.
Мир Искандера иерархически организован, потому что в нем
все, включая и его создателя, подчиняются вечным нравственным истинам.
Писатель утверждает, что "творчество вообще есть стремление... к
самоосуществлению свободы". Тем не менее, он твердо убежден, что "жизнь
иерархична в самой своей сущности", и потому "вне любви к Богу нет и не
может быть любви к народу".
Искандер творит свой художественный мир в точке
пересечения координат вечности и человечества, Бога и народа, причем
священная нравственная идея может существовать в нем как в форме
религиозных верований, традиционного обычая, так и нравственного
закона.
Одним из ключевых в художественном мире писателя является
метафорический образ дерева. Этот образ как бы намекает на языке природы
"на желательную форму нашей души... которая позволяет, крепко держась
за землю, смело подыматься к небесам". Это авторская "формула бытия",
отсылающее читателя к космогоническому Древу Мира, которое по
представлениям кавказских народов стоит на краю света и соединяет по
вертикали небо, землю и подземный мир. В дереве воплощены единство и
вечность.
Такое видение определяет и назначение искусства. На
встрече деятелей искусства в Копенгагене Искандер сказал: "Каждый
пишущий знает одну вещь... Чем дальше друг от друга два члена сравнения,
два образа, тем сравнение оказывается ярче. Я думаю, что в этом
заложена огромная метафора единства человечества. Если в самом
художественном образе нас радует единение, то, видимо, есть в нас некие
силы, которые все-таки могут этот безумный мир привести к какому-то
человеческому единству". Как считает автор, художество вообще есть
гармонизация жизни, а смех представляет собой "гармонизацию на уровне
разума... попытку преодолеть хаос".
"Смешное обладает одним, может быть, скромным, но
бесспорным достоинством: оно всегда правдиво. Более того, смешное потому
и смешно, что оно правдиво", - отмечает Искандер в рассказе "Начало".
В художественном мире писателя смех универсален. Он
охватывает все явления действительности, особенно распространяясь на
самого повествователя. Неисчерпаемым источником смешного у Фазиля
Искандера становится комизм самой жизни. Несообразность, несовпадение
как основа комического реализуются писателем на всех уровнях
художественной структуры. Обнаружение несоответствия, разрушение его
силой смеха и восстановление единства на новом уровне становится у
Искандера принципом построения сюжета.
Основой космического в чегемском цикле становится
вечность жизни мира и народа, воплотившаяся в патриархальном укладе,
противопоставленном временной относительности социального уклада.
Традиционное бытие Чегема, сохранившего основы родового
восприятия мира, становится воплощением нравственности. Обычай, мудрость
предков, голос крови определяют жизненное поведение чегемцев в
трагические годы советской власти. Хотя исторические катаклизмы не
прошли мимо них, патриархальные формы народной жизни смогли
сопротивляться новой морали.