История создания и судьба повести М. А. Булгакова "Собачье сердце"
Повесть Булгакова "Собачье сердце", имеющая
подзаголовок "Чудовищная история", не публиковалась при жизни писателя.
Впервые она была напечатана в 1968г. ("Студент". Лондон. №№ 9, 10;
"Грани". Франкфурт. № 69). В СССР она была издана в журнале "Знамя" (№
6) лишь в 1987 г. На рукописи стоит авторская дата: январь-март 1925
года. Предназначалась повесть для журнала "Недра", где ранее были
опубликованы "Дьяволиада" и "Роковые яйца".
Фабула "Собачьего сердца", как и повести "Роковые яйца",
восходит к произведению великого английского писателя-фантаста Герберта
Уэллса (1866-1946) - к роману "Остров доктора Моро". В книге
рассказывается о том, как профессор-маньяк в своей лаборатории на
необитаемом острове занимается созданием необычных "гибридов", превращая
людей в животных хирургическим путем.
Название "Собачье сердце" взято из трактирного куплета, помещенного в книге А. В. Лайферта "Балаганы" (1922):
На второе пирог -
Начинка из лягушачьих ног,
С луком, с перцем
Да с собачьим сердцем.
Название может быть соотнесено с прошлой жизнью Клима Чугункина, зарабатывавшего на жизнь игрой на балалайке в трактирах.
7 марта 1925 года автор впервые читал первую часть
повести на литературном собрании "Никитинских субботников", а 21 марта -
вторую часть. На собрании присутствовал М. Я. Шнейдер, который позже
так писал о своих впечатлениях: "Это первое литературное произведение,
которое осмеливается быть самим собой. Пришло время реализации отношения
к происшедшему" (к Октябрьскому перевороту 1917 года). Присутствующий
там же агент ОГПУ докладывал своему начальству несколько иначе: "Такие
вещи, прочитанные в самом блестящем литературном кружке, намного опаснее
бесполезно-безвредных выступлений литераторов 101-го сорта на
заседаниях Всероссийского Союза Поэтов. <...> Вся вещь написана во
враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах <...>
и отрицает все его достижения. <...> Вторая и последняя часть
повести Булгакова "Собачье сердце" вызвала сильное негодование двух
бывших там писателей-коммунистов и всеобщий восторг всех остальных.
<...> Если и подобно грубо замаскированные (ибо все это
"очеловечевание" - только подчеркнуто-заметный, небрежный грим) выпады
появляются на книжном рынке СССР, то белогвардейской загранице,
изнемогающей не меньше нас от книжного голода, а еще больше от
бесплодных поисков оригинального, хлесткого сюжета, остается только
завидовать исключительнейшим условиям для контрреволюционных авторов у
нас".
Безусловно, подобные высказывания "компетентных" сотрудников не могли пройти бесследно, и повесть была запрещена.
Однако люди, искушенные в литературе, приняли повесть и
хвалили ее. Викентий Вересаев в апреле 1925 года писал поэту
Максимилиану Волошину: "Очень было мне приятно прочесть Ваш отзыв о М.
Булгакове <...> юмористические его вещи - перлы, обещающие из него
художника первого ранга. Но цензура режет его беспощадно. Недавно
зарезали чудесную вещь "Собачье сердце", и он совсем падает духом". 7
мая 1926 года в рамках санкционированной ЦК кампании по борьбе со
"сменовеховством" на квартире у Булгакова был произведен обыск и
конфискована рукопись дневника писателя и два экземпляра машинописи
"Собачьего сердца". Лишь спустя три с лишним года конфискованное при
обыске было возвращено автору благодаря содействию Максима Горького.
"Собачье сердце" предполагалось инсценировать во МХАТе. 2
марта 1926 года Булгаков заключил с театром договор, который в связи с
цензурным запретом на произведение был расторгнут 19 апреля 1927 года.
В "Собачьем сердце" есть характерные приметы времени с
декабря 1924 года по март 1925-го. В эпилоге повести упоминается
мартовский туман, от которого страдал головными болями вновь обретший
свою собачью ипостась Шарик. Программа московских цирков, которую столь
тщательно изучает Преображенский, проверяя нет ли там номеров с участием
котов ("У Соломоновского... четыре каких-то ...Юссемс и человек мертвой
точки... У Никитина... слоны и предел человеческой ловкости"), точно
соответствует программам начала 1925 года. Именно тогда состоялись
гастроли воздушных гимнастов "Четыре Юссемс" и эквилибриста Этона, номер
которого назывался "Человек на мертвой точке".
Повесть начинается с изображения Москвы, увиденной
глазами Шарика, бродячего пса, никому не нужного, "знающего" жизнь
далеко не с лучшей ее стороны. Картина города реалистична, даже
натуралистична: шикарные рестораны, где "дежурное блюдо - грибы, соус
пикан", и столовая "нормального питания служащих Центрального Совета
Народного Хозяйства", в которой варят щи из "вонючей солонины". Здесь
живут "товарищи", "господа", "пролетарии".
Все показывает неприглядную изнанку: кругом разруха, исказились в
страшной гримасе улицы, дома, люди. Дома, словно люди, живут своей
самостоятельной жизнью (калабуховский дом). Немалое значение в завязке
повести имеет зловещий пейзаж: "Вьюга в подворотне ревет мне отходную",
"ведьма сухая метель загремела воротами", "вьюга захлопала из ружья над
головой".
Один из главных героев повести - профессор Преображенский
- всемирно известный ученый, врач, умница, абсолютно уверенный в том,
что "разруха не в клозетах, а в головах", размышляет о происходящем так:
ведь стоял же калабуховский дом до революции, и никто не воровал калош,
и лежали ковры в парадном, и лестница была чистой, в цветах, но пришли
другие люди и "в апреле семнадцатого года в один прекрасный день,
пропали все калоши <...> 3 палки, пальто и самовар у швейцара", и
вот тут-то началась разруха.
Идея преобразования мира стара и благородна, ее
поддерживали и развивали лучшие умы в истории, но это идея
преобразования, а не разрушения. С первых же страниц повести читатель
погружается в атмосферу разрушения, опустошения, в мир, где все строится
по закону: "Кто был ничем, тот станет всем". Эти "никто" живут в
калабуховском доме, именно благодаря им наступает "разруха". Они не
занимаются делом, они - поют. В этом мире перестают действовать
общечеловеческие нормы и законы поведения.
Фамилия Преображенский не случайна. Филипп Филиппович не
просто врач, он "маг", "волшебник", "чародей", преобразователь, который
пытается найти способ "улучшения человеческой породы". Но его
эксперимент приводит к неожиданным результатам. Несчастный пес Шарик
становится гражданином Шариковым. Начинается процесс воздействия словом,
которое несет Швондер. По его мнению, Шариков "пролетарий", "труженик",
чего никак не может понять профессор. "Да почему же вы труженик?" -
изумляется он. А логика "пролетариев" такова: "Да уж известно - не
нэпман". Шарикову невдомек, что все, что имеет профессор Преображенский,
нажито собственным трудом, его не смущает, что он живет и кормится за
счет профессора: ведь зачем работать, если можно отнять. Как известно,
ленинский дозунг "Грабь награбленное!", в том числе и нажитое
интеллектуальным трудом, был одним из самых популярных в дни революции.
Благородная идея "равенства и братства" переродилась в примитивную
уравниловку и откровенный грабеж. И Шариков и Швондер - люди
искусственно выведенные, только разными путями. Операция по пересадке
гипофиза в течение недели "очеловечила" собаку, "операция" по
"очеловечиванию" Швондера длилась дольше, но результат в сущности один.
Эти "люди" имеют лишь внешние человеческие признаки, недостаточные для
того, чтобы определение "человек" было к ним приложимо. Миллионам
швондеров внушили: чтобы стать "новым человеком", хозяином жизни, не
нужно много трудиться и прилагать какие-либо особенные усилия,
достаточно того, что ты "пролетарий" - а значит, имеешь право быть
"хозяином жизни". Убеждение Шарикова в своем классовом превосходстве
вызывает взрыв негодования у Преображенского и Борменталя: "Вы стоите на
самой низшей ступени развития <...> вы в присутствии двух людей с
университетским образованием позволяете себе подавать какие-то советы
космического масштаба и космической же глупости о том, как все
поделить..."
С появлением Шарикова в квартире профессора начинается
разруха, она принимает катастрофические размеры, и вместо того, чтобы
заниматься делом, оперировать, Преображенский вынужден принимать
Швондера, выслушивать угрозы, обороняться, писать бесчисленные бумаги,
чтобы узаконить существование Полиграфа Полиграфовича. Нарушена жизнь
всего дома, "народ целый день ломится", чтобы посмотреть "говорящую
собачку". У людей нет другого дела, но ведь без своего дела нет и жизни.
Эта мысль автора очень важна. Революционеры-болыпевики только тем и
занимаются, что делают не свое дело: руководят, не умея руководить,
разрушают то, что не ими создано, все переделывают, перестраивают.
Эксперимент большевиков по созданию "нового" - центральная проблема
повести. Профессор Преображенский не любит большевиков, но и он своими,
хирургическими методами, хочет "улучшить человеческую породу". И вот
вывод, сделанный профессором: Шариков - насилие над природой! "Объясните
мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда
любая баба может спокойно его родить когда угодно. Ведь родила же в
Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого! <...> Мое
открытие, черти б его съели, <...> стоит ровно один ломаный
грош... <...> Теоретически это интересно. <...> Ну а
практически что? Кто теперь перед вами? - Преображенский указал в
сторону смотровой, где почивал Шариков". Что же могло выйти из Клима
Чугункина, пьяницы с тремя судимостями, умершего в пивной от удара ножом
в сердце? Ответ прост - Клим Чугункин. Страшно другое: "продвинутым"
пролетарием, для которого уготован государственный пост, становится
"помесь" преступника и собаки. А ведь Шариков далеко бы пошел, потому
что такие, как он, удобны. Шариковы готовы подчиняться и подчинять. А
власть пролетариата - основа пролетарской идеологии. Нельзя в одночасье
изменить то, что складывалось веками. Крах подобных экспериментов
неизбежен, потому что невозможно "очеловечить" то, что перестало быть
человеком, потеряв духовную и моральную основу, на которой строятся
отношения между обществом и личностью. Вот почему эксперимент с
очеловечением собаки провалился так же, как и трагический
коммунистический "эксперимент". Время показало, насколько прав был в
своих прозрениях М. Булгаков.
