1935 - 1940



Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, -

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.



1961



ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ



В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то "опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

- А это вы можете описать? И я сказала:

- Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.



1 апреля 1957 г.

Ленинград



ПОСВЯЩЕНИЕ



Перед этим горем гнутся горы,

Не течет великая река,

Но крепки тюремные затворы,

А за ними "каторжные норы"

И смертельная тоска.

Для кого-то веет ветер свежий,

Для кого-то нежится закат -

Мы не знаем, мы повсюду те же,

Слышим лишь ключей постылый скрежет

Да шаги тяжелые солдат.

Подымались как к обедне ранней,

По столице одичалой шли,

Там встречались, мертвых бездыханней,

Солнце ниже, и Нева туманней,

А надежда все поет вдали.

Приговор... И сразу слезы хлынут,

Ото всех уже отделена,

Словно с болью жизнь из сердца вынут,

Словно грубо навзничь опрокинут,

Но идет... Шатается... Одна.

Где теперь невольные подруги

Двух моих осатанелых лет?

Что им чудится в сибирской вьюге,

Что мерещится им в лунном круге?

Им я шлю прощальный мой привет.



Март 1940 г.



ВСТУПЛЕНИЕ



Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад.

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

И когда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки,

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.



I



Уводили тебя на рассвете,

За тобой, как на выносе, шла,

В темной горнице плакали дети,

У божницы свеча оплыла.

На губах твоих холод иконки,

Смертный пот на челе... Не забыть!

Буду я, как стрелецкие женки,

Под кремлевскими башнями выть.



[Ноябрь] 1935 г.

Москва



II



Тихо льется тихий Дон,

Желтый месяц входит в дом.



Входит в шапке набекрень.

Видит желтый месяц тень.



Эта женщина больна,

Эта женщина одна.



Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.



1938



III



Нет, это не я, это кто-то другой страдает.

Я бы так не могла, а то, что случилось,

Пусть черные сукна покроют,

И пусть унесут фонари...

Ночь.



1939



IV



Показать бы тебе, насмешнице

И любимице всех друзей,

Царскосельской веселой грешнице,

Что случится с жизнью твоей -

Как трехсотая, с передачею,

Под Крестами будешь стоять

И своею слезой горячею

Новогодний лед прожигать.

Там тюремный тополь качается,

И ни звука - а сколько там

Неповинных жизней кончается...



1938



V



Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой,

Кидалась в ноги палачу,

Ты сын и ужас мой.

Все перепуталось навек,

И мне не разобрать

Теперь, кто зверь, кто человек,

И долго ль казни ждать.

И только пышные цветы,

И звон кадильный, и следы

Куда-то в никуда.

И прямо мне в глаза глядит

И скорой гибелью грозит

Огромная звезда.



1939



VI



Легкие летят недели.

Что случилось, не пойму,

Как тебе, сынок, в тюрьму

Ночи белые глядели,

Как они опять глядят

Ястребиным жарким оком,

О твоем кресте высоком

И о смерти говорят.



Весна 1939 г.



VII



ПРИГОВОР



И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова,

Справлюсь с этим как-нибудь.



У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.



А не то... Горячий шелест лета

Словно праздник за моим окном.

Я давно предчувствовала этот

Светлый день и опустелый дом.



[22 июня] 1939 г.

Фонтанный Дом



VIII



К СМЕРТИ



Ты все равно придешь - зачем же не теперь?

Я жду тебя - мне очень трудно.

Я потушила свет и отворила дверь

Тебе, такой простой и чудной.

Прими для этого какой угодно вид,

Ворвись отравленным снарядом

Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,

Иль отрави тифозным чадом.

Иль сказочкой, придуманной тобой

И всем до тошноты знакомой, -

Чтоб я увидела верх шапки голубой

И бледного от страха управдома.

Мне все равно теперь. Клубится Енисей,

Звезда Полярная сияет.

И синий блеск возлюбленных очей

Последний ужас застилает.



19 августа 1939 г.

Фонтанный Дом



IX



Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином,

И манит в черную долину.



И поняла я, что ему

Должна я уступить победу,

Прислушиваясь к своему

Уже как бы чужому бреду.



И не позволит ничего

Оно мне унести с собою

(Как ни упрашивай его

И как ни докучай мольбою):



Ни сына страшные глаза -

Окаменелое страданье,

Ни день, когда пришла гроза,

Ни час тюремного свиданья,



Ни милую прохладу рук,

Ни лип взволнованные тени,

Ни отдаленный легкий звук -

Слова последних утешений.



4 мая 1940 г.

Фонтанный Дом



X



РАСПЯТИЕ



"Не рыдай Мене,

Мати во гробе зрящи".



1



Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Отцу сказал: "Почто Меня оставил!"

А Матери: "О, не рыдай Мене..."



1938



2



Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.



1940

Фонтанный Дом



ЭПИЛОГ



1



Узнала я, как опадают лица,

Как из-под век выглядывает страх,

Как клинописи жесткие страницы

Страдание выводит на щеках,

Как локоны из пепельных и черных

Серебряными делаются вдруг,

Улыбка вянет на губах покорных,

И в сухоньком смешке дрожит испуг.

И я молюсь не о себе одной,

А обо всех, кто там стоял со мною

И в лютый холод, и в июльский зной

Под красною, ослепшею стеною.



2



Опять поминальный приблизился час.

Я вижу, я слышу, я чувствую вас:



И ту, что едва до окна довели,

И ту, что родимой не топчет земли,



И ту, что, красивой тряхнув головой,

Сказала: "Сюда прихожу, как домой".



Хотелось бы всех поименно назвать,

Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров

Из бедных, у них же подслушанных слов.



О них вспоминаю всегда и везде,

О них не забуду и в новой беде,



И если зажмут мой измученный рот,

Которым кричит стомильонный народ,



Пусть так же они поминают меня

В канун моего поминального дня.



А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне,



Согласье на это даю торжество,

Но только с условьем - не ставить его



Ни около моря, где я родилась:

Последняя с морем разорвана связь,



Ни в царском саду у заветного пня,

Где тень безутешная ищет меня,



А здесь, где стояла я триста часов

И где для меня не открыли засов.



Затем, что и в смерти блаженной боюсь

Забыть громыхание черных марусь,



Забыть, как постылая хлопала дверь

И выла старуха, как раненый зверь.



И пусть с неподвижных и бронзовых век,

Как слезы, струится подтаявший снег,



И голубь тюремный пусть гулит вдали,

И тихо идут по Неве корабли.



Около 10 марта 1940 г Фонтанный Дом